«Московская правда»

Спектакль Михаила Щепенко и Тамары Басниной «Конь вороной» по Б. Савинкову в театре «Камерная сцена» в строгом смысле – не премьера. Он возобновлен после значительного перерыва, став доказательством того, как само время обогащает и во многом обновляет содержание того или иного художественного произведения. Тем более что «Конь вороной» не просто инсценировка повести, написанной одной из загадочнейших личностей нашей отечественной истории.

Очень бережно и любовно реконструируя книгу Бориса Савинкова для театра, авторы сценического варианта и постановщики создают некий обширный контекст, вне которого «Конь вороной» как литературное произведение покажется кому-то и излишне субъективным, и дневниково-тягучим, и откровенно публицистическим. Прослаивая текст пронзительными строками Максимилиана Волошина, написанными в то же время, в первой половине 20-х годов, Щепенко и Баснина выстраивают образ мира, раздираемого на части: не случайно главный и единственный элемент сценографии М. Щепенко – купол церкви с золоченым крестом и свисающие от него вниз канаты, которые, сходясь, расширяясь, раскачиваясь, свиваясь в петли для казней, создают пластически выразительный знак эпохи, в которой, казалось бы, нет просто людей, а все – бандиты и бесы, белые и красные...

Михаил Щепенко и Тамара Баснина умеют удивительно точно работать с литературой – не с отдельно выбранным произведением, а с тем определенным пластом, на котором то или иное произведение возрастает. Потому, наверное, столь популярны в этом театре инсценировки. Они отличаются точностью стиля, высоким вкусом, широтой культурного контекста, учитываемого в театральной интерпретации.

Апокалиптический образ тьмы, ослепившей глаза, становится в спектакле не просто своего рода приемом для монтажа различных эпизодов, а зримым, ощутимым материалом, из которого вылепливают мизансцены, характеры, ситуации; тьма разрезается светом ненадолго, что-бы снова и снова затопить все вокруг, погружая и актеров, и зрителей в свои глубины. Страшные, трагические глубины, среди которых автобиографический герой Юрий Николаевич (в этой роли Щепенко под-купает сдержанностью и внутренней силой) ощущает себя человеком, что стоит один. Как у Волошина – «в ревущем пламени и дыме и всеми силами свои-ми молюсь за тех и за других».

Содержание, пафос повести, никогда не принадлежавшей к «первому ряду» нашей литерату-ры, поражают современностью звучания. Как, поистине, страш-но играет с нами история, повто-ряя свои извечные уроки, из ко-торых мы не умеем делать реши-тельно никаких выводов!.. «Ко-щунственный балаган», в котором перемешались идеи и идеалы, в котором, борясь за веру, за нее же и казнят, являет нам лукавый и кровавый лик сегодня, когда до неузнаваемости изменилось все, по сути оставшись тем же. Кто, по Савинкову, расстреливал святую Русь: белые? красные? зеле-ные?.. Не суть важно. «Пальнули. И, раненая, бьется Россия. Паль-нули не только они, пальнули и мы. Пальнули все, у кого была винтовка в руках». И сбылись апокалиптические пророчества...

Щепенко использует текст «Откровения» в большей степе-ни, нежели Борис Савинков. Может быть, потому, что, сейчас мы еще ближе подошли к последнему рубежу? Во всяком случае этот прием, как и само об-ращение театра сегодня к повести «Конь вороной», не выглядит искусственным или натянутым. Потому, наверное, и очень непростой зал театра, собравший старших школьников, рас-положенных поначалу насмешничать, неожиданно замирает и впитывает в себя тяжелые, болезненные вопросы и попытки ответов человека, о котором Максимилиан Волошин гораздо раньше, чем была написана эта повесть, сказал в стихотворении «Ропшин»:

Таким ты был. Бесстрастный
и мятежный – В руках кинжал,
а в сердце крест;
Судья и меч... с душою
снежно-нежной,
На всех путях хранимый
миром звезд.

Эту поэтическую цитату отчетливее прочего расшифруют в спектакле сложные отношения Юрия Николаевича и его возлюбленной Ольги (Тамара Баснина), к которой он стремился, рвался, отождествляя ее с Россией, а когда, наконец, сквозь кровь и смерть товарищей пробился в Москву и обнаружил, что Ольга вступила в коммунистическую партию, – возненавидел. Разорвал все связи с ней, Ольгой, еще выше вознеся Россию. Баснина не демонстрирует несгибаемость новоявленной коммунистки – она пошла на этот шаг скорее от страха за собственную жизнь. В какой-то момент идея – отвлеченно-красивая – возобладала над идеалами, какими сложились они в юности. «В руках кинжал, а в сердце крест» – это и про нее в каком-то смысле... Но спектакль не о том.

Борис Савинков вообще не останавливается на конкретных характерах: они сведены к точным, словно штрихом выполненным зарисовкам. И так же плотно сыграны артистами театра: А. и А. Авериными, А. Уманцом, С. Прищепом, А. Савченко, В. Поляковой, С. Неговской. Концентрированная мысль повести стала концентрированной мыслью спектакли: выразительной, обобщенной до символов. И конкретый апокалиптический образ Коня вороного и черного всадника с мерой в руках не замкнулся лишь традиционным толкованием, в котором этот конь являет собой голод, а меpa – весы для хлеба. Вслед за временем, тем, что всем нам досталось на долю, Щепенко образ одновременно возвысил и приблизил: и показалось вдруг, что мерой этой черный всадник отмеряет страшные вехи нашей жизни, нашей боли и неистовой любви к земле, на которой живем. Они, эти противоречивые чувства, взвешенные на весах черного всадника, запечатлены в стихотворении Волошина «На дне преисподней», посвященном памяти А. Блока и Н.Гумилева:

Горькая детоубийца, Русь!
Иль на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.

Борис Савинков, прошедший по крайней мере не-сколько кругов ада, не покинул, не отрекся. То, что театр заставляет нас сегодня, в смуте нашей жизни, вспомнить об этом, – очень важно. Для каждого в отдельности и для всех вместе.

Наталья СТАРОСЕЛЬСКАЯ