"Тогда говорит он рабам своим: брачный пир готов, а званные не были достойны..."

Евангелие от Матфея, 22, 9.

В какие только направленческие рамки не втискивают Гоголя литературоведы! "Фантастический реалист", "религиозный реалист", "романтик". Я готова согласиться с любым из этих ярлыков, так как все они по своему верны, но сами по себе к пониманию творчества Николая Васильевича нас не приближают. Но одно несомненно - в наше время уже невозможно представить Гоголя как реалиста типа Островского. Слишком чувствуется за внешне обыденными обстоятельствами его произведений глубина иной реальности. Какой же?

Можно искать ее в болезненном воображении гения, утверждая в людях не новое уже мнение о Гоголе как о психически не здоровом человеке. Можно, вывернув эту мысль наизнанку, искать гоголевскую "иную реальность" в каких-то осенявших его мистических откровениях и делать из него, выражаясь современным языком, "астрального контактера". Можно и не только это. Но можно спокойно взглянуть на то, что происходило с Гоголем, опираясь на его собственный самоанализ, который содержится в его переписке.

В постановке "Женитьба?" театра "Камерная сцена" Михаил Щепенко вводит в ткань комедии отрывки из книги Гоголя "Выбранные места из переписки с друзьями". Присутствие на сцене Гоголя вместе с его героями - далеко не новшество в постановках его пьес и экранизациях его прозы. Но одинокий "рыцарь печального образа", которым в исполнении М.Щепенко предстает сам Гоголь и из уст которого зритель слышит проповедь "Выбранных мест...", он явно антогонистичен ярким и моторным сценам из собственной комедии.

Между "Женитьбой" и "Выбранными местами..." - несколько лет жизни писателя. И затерявшееся среди них мгновение, переродившее его. Когда Гоголь - обостренно чувствующий жизнь художник и изнемогающий от несовершенства своей Родины гражданин - стал христианином? Это известно лишь его душе и Богу. Но когда читаешь его письма, становится страшно от мучительности этого становления.

На одной из страниц "Выбранных мест..." Гоголь, как христианин, отрекается от всех своих произведений, написанных ранее, потому что они принесли более вреда, нежели пользы. От всех - значит, и от "Женитьбы". Но М.Щепенко не хочет признавать этого отречения, хотя понимает его закономерность. Для него Гоголь "Выбранных мест..." - и антогонист, и логичный последователь Гоголя "Женитьбы?". Оба произведения вышли из одного источника, но вода в нем переменила свое качество. Постановка "Камерной сцены" - дегустация той и другой воды. И в изменении качества ее ищите "иную реальность".

Итак, Гоголь - не реалист, по крайней мере, не только реалист. Значит - надо искать аллегорию, символ. Гоголь сознательно и определенно называет себя христианином. Не посмотреть ли глазами христианина на "Женитьбу?". Слово "женитьба" - синоним слова "брак". В христианской символике Брак - один из центральных Новозаветных образов, где Христос предстает в образе Жениха, а Церковь, основанная Им, - в образе Невесты (иногда Святые Отцы Невестой называли душу каждого отдельного христианина). И в обыденной жизни брак, понимаемый по-христиански, становится прообразом Соединения Христа с Церковью. Муж - глава Жены, как Христос - глава Церкви, это можно прочитать в любом Катехизисе. И для Гоголя - христианина ясно, что дело должно обстоять именно таким образом. Брошенные на ветер слова Кочкарева из "Женитьбы?" о браке: "Дело христианское, необходимое даже для отечества" - в устах автора "Выбранных мест..." прозвучали бы искренним убеждением. Но Гоголь не называет свою комедию "Брак", он называет ее "Женитьба?". Думаю, дело здесь в смысловых оттенках этих двух синонимов: женитьба - это процесс, брак - результат.

Что же происходит с героями "Женитьбы?" в этом контексте? В спектакле М.Щепенко все - и невеста, и жених - жаждут женитьбы, как манны небесной, желанный образ ее витает в воздухе. Мало того, в трактовке режисера все "меркантильные" соображения женихов - ожидание большого приданного у Яичницы /В.Андреев/, желания светского обхождения у Анучкина /А.Савченко/, воображение обладания "полненьким розанчиком" у Жевакина /А.Аверин/ - все это сметает искренняя влюбленность в реальную невесту, и женихам уже не так важно, имеет ли она то, что им так хотелось бы в ней приобрести. И Агафья Тихоновна /С.Неговская/ не просто смущается выбором из четырех кандидатов на ее руку, она также простодушно и искренне влюбляется во всех четырех. И хотя зрителю очевидно, что влюбиться-то в кого-либо из героев трудно, почти невозможно, - настолько виден изъян каждого, но, тем не менее, атмосфера влюбленности и даже какой-то свежести пронизывает всю сцену смотрин. Она делает героев милее, ближе, даже благороднее. Каждому из них искренне желаешь счастья. Но счастья-то и не получается ни у кого. Они алчут женитьбы, и готовы к ней, но алчут ли они и готовы ли они к браку?

Этот вопрос вносит присутствие на сцене Автора, о котором уже говорилось. Он одинок, как во все времена одинок "глас вопиющего в пустыне", и он даже не пытается быть услышанным, а сам для себя решает проблему: "Надо спасать свою душу". И его присутствие оттеняет всю эту заваруху насчет женитьбы, участникам которой вопрос о спасении души в голову не приходит вообще. Автор - вестник "иной реальности", реальности, где можно спастись. Брак спасителен, а просто женитьба - нет. Даже если она основанна на влюбленности. Ясно говорит Кочкарев, что вся влюбленность выдохнется за первые два месяца. Стараниями Кочкарева /А.Уменец/ перспектива женитьбы приближена /гости поехали в церковь, ужин готов, вина принесены/. Но чтобы совершить бракосочетание, священник должен одеть на головы жениха и невесты венцы, которые символизируют мученичество, самоотречение каждого из брачующихся ради другого. А кто из героев спектакля хотя бы отдаленно похож на самоотрекаюшегося мученика? Никто. И хотя в постановке М.Щепенко эгоизм каждого из героев максимально "высветлен", он знаком до боли и понятен до умиления, но от этого не перестает быть эгоизмом. Итак, венцы в церкви готовы, а мучеников нет. И если в жизни при таких обстоятельствах этим несоответствием вероятнее всего пренебрегли бы, то в "совершенно невероятном происшествии" Гоголя это невозможно: не готовы к браку, не будет и женитьбы. Христос сказал, что надо прежде всего искать Царствия Небесного, а остальное приложится. Из этого часто следует обратный закон: не ищешь Царствия Небесного, не удивляйся, что в обычной жизни идет все вкривь и вкось.

В таком прочтении очень логично выглядит знаменитый абсурдный монолог Агафьи Тихоновны, как бы губы одного приставить к носу другого. Инстинктивная попытка представить одного, единственного, настоящего жениха вместо четырех оканчивается ничем, так как в сознании Агафьи Тихоновнынет и не может быть истинных критериев "настоящего". Она мечется, выбирая между этими четырмя, они ей нравятся все и ей все равно, кто же из них станет ее мужем. Ни любви, ни проблеска здравого смысла... "Как прикажет судьба!" А "судьба" в виде инфернальной тени Кочкарева тут же подсовывает ей того, кто не готов не только к браку, но даже к женитьбе. И надеждам Агафьи Тихоновны суждена та же участь, что и надеждам ее отвергнутых женихов. Эта аллегория очень хороша для характеристики состояния души современного человека. Не имея любви к истинному Жениху - Христу, душа человеческая готова принять за своего Главу кого угодно - тибетского Махатму, гуманоида из тарелки или Великий Дух планеты Юпитер. Вариантов масса. А если ее это не удовлетворяет, то начинаются комбинации типа: "Вот если бы губы Кришны приставить к носу Будды, да добавить дородности Магомета..." Не правда ли, знакомая картина?

Итак, никто из героев к браку не готов. Их наивное эгоистическое стремление к женитьбе как к единственному средству, которое избавит каждого из них от его комплекса неполноценности, лишено и тени представления о высоком смысле брака. Поэтому оно ложно в своей основе и обречено на провал, ведь "иная реальность" - единственное место, где можно обрести полноценность - для наших героев закрыта. Пусты их светильники, нет в них масла, как у неразумных дев из Евангельской притчи, и заперты пред ними двери Брачного чертога.

Существование героев вне какой-либо мысли о своем спасении очень точно подчеркнуто пространственно-сценографическим решением. Огромный полог, самодвижущаяся крыша - как мешок, в который заключены персонажи пьесы. Как плотная облачная завеса, скрывающая от людей "иную реальность". Как мощная сила, не зависящая от человека, но которая, кажется, так податлива на движения его души. Так в момент наивысшего расцвета "любви" Подколесина /С.Прищеп/ и Агафьи Тихоновны полог принимает форму купола церкви, чтобы через некоторое время, саморазоблачая свой обман, упасть к ногам безжизненной тряпкой.

За пределы этой огромной "палатки" из героев не вырывается никто, кроме Автора и Подколесина. Но Автор мучительно ищет за ее пределами спасения и свободы от дьявола, "явно выступившего в мир".

А Подколесин, совершив свой героический прыжок из окна и вырвавшись из объятий полога, проваливается на свой диван - в бездействие, в пустоту, в никуда. "А был ли мальчик?" - невольно возникает вопрос. А, может, и не было.

"Как полюбить людей?" - спрашивает Автор в начале и в конце спектакля. И в конце дает ответ - сначала полюбить Россию, захотеть служить ей, в этом служении полюбить людей, ближних, потом через любовь к ближнему - Бога, и таким образом спастись. В этом особый путь для русского человека - идти к спасению через любовь к Родине. Может быть, эта теория спорная: у многих христиан любовь к Богу и ближнему возникает без посредничества патриотизма. Но такая позиция делает честь гражданскому чувству Гоголя и, как мне кажется, весьма актуальна в наше время. А главное - финальный монолог Автора поворачивает спектакль совсем неожиданной гранью, заставляя зрителей по-пушкински вздохнуть: "Боже, как грустна наша Россия!"

Хочется отметить еще один парадокс спектакля. Действие комедии и Автор существовали бы отдельно друг от друга, и теория Гоголя о том, "как полюбить людей", осталось бы голым резонерством, если бы не точно найденный ход в отношении режиссера и актеров к персонажам. Это отношение невольно передается и зрителю.

Все герои спектакля - люди, как я уже отмечала, с "комплексами". Комплексы и навязчивые идеи каждого талантливо выявляются почти всеми исполнителями, выявляются на полную катушку. Но странное дело - это не вызывает отвращения /а мы ведь уже привыкли видеть в гоголевских героях каких-то монстров/. Нет, эти люди - неполноценные, убогие - оказываются глубоко несчастны, они вызывают жалость и симпатию, зритель сочувствует им и даже готов увидеть в них себя. В таком видении не было бы ничего нового, если бы опять-таки не присутствие на сцене Автора и идеи спасения. В этой связи зритель не может не видеть, что эти несчастные и симпатичные люди все равно НЕ СПАСЕНЫ. Они уже любимы зрителем, но бесконечно далеки от Божьего Царства. И возникает жалость совсем иного уровня - жалость о погибших человеческих душах. Так смотрели на грешных людей святые, которые действительно умели любить ближнего. И если творческому коллективу театра удалось хоть на мгновение передать это чувство зрителю, значит, теория Гоголя о любви к людям и спасении не зависла безжизненно над пространством сцены.

Да, театр сделал попытку распробовать, что же за две воды в одном источнике: "Женитьба?" и "Выбранные места из переписки с друзьми", комедия характеров и трагедия неспасенности, фарс безблагодатной жизни и горчичное зернышко Любви. Две воды разного качества. А может, вторая вода - и не вода вовсе? Как на браке в Кане Господь претворил воду в вино, так возможно изменил Он и душу Гоголя, который осознал себя христианином. Но как сделать нам этот единственный шаг от смешного до великого, от "женитьбы" до Брачного пира?...

Ю. Аверина


© 2001-2023, Театр русской драмы
тел.: (495) 915-75-21 (администрация), для справок: 8 (916) 344 08 08
E-mail: Адрес электронной почты защищен от спам-ботов. Для просмотра адреса в вашем браузере должен быть включен Javascript.
Наш адрес: г. Москва, ул. Земляной Вал, д. 64/17


Яндекс.Метрика