Газета «Культура»

В стенах театра «Камерная сцена» на скромной по своим масштабам сценической площадке была сыграна трагедия А. Толстого «Царь Федор Иоаннович».

В промежутках между сценами актеры выстраивают различные геометрические фигуры из бархатно-черных треугольников. Таким образом, сценический рельеф спектакля постоянно меняется. Перед нами то колонны в царских палатах, то скамьи в доме Шуйских, то покои Годунова. Постоянное изменение внешнего сценического рисунка не отягощено большой смысловой нагрузкой, но это придает действию внутреннюю упругость и стремительность. Из этих фигур выстроено подобие гроба с темно-бархатным верхом. И взгляд невольно падает на царевича Дмитрия (Д. Щепенко), сидящего подле миниатюрной колокольни со склоненной чуть вбок кудрявой головкой. Его изначальная обреченность станет очевидной сразу, как только забурлят одна за другой сцены заговоров. Этот персонаж выведен постановщиками М. Щепенко и Т. Басниной на сцену вопреки толстовскому замыслу. Есть и другой – Память Смертная. Эта серая фигура в ниспадающем одеянии, крадучись, проходит меж застывших на мгновение бояр и князей и легким жестом зовет за собой. Тот, к кому она прикоснулась, больше на сцене не появится.

И гроб, и царевич, и Память Смертная – все это могло быть воспринято как несколько наивная и прямая иллюстрация к пьесе. Но в данном спектакле их простота эпична и вместе с тем безыскусственна.

В некоторых сценах основными декорациями становятся огромные иконы, изображающие апостолов и благословляющего Спасителя (авторы иконописных изображений Е. Мамикоян и Ю. Шуранова). Существование этих икон на сцене придает действию глубину и высокое звучание.

А. Уманец играет Бориса Годунова исполином, который с каждым мгновением ощущает все больший прилив сил. Хитрость и лукавство искушенного царедворца – качества, служащие главному: скорейшей и полнейшей реализации колоссальной его силы.

Сущность образа жены Федора Ирины, созданного Т. Басниной, – бытие для другого. Каждый ее жест, каждое слово, меняющееся выражение глаз – все для него, к нему обращено и ради него существует.

И, наконец, сам царь Федор. Игра М. Щепенко – несомненная удача актера. С нецарским почтительным полупоклоном обращается он к каждому человеку, с которым говорит. Его трепетные руки будто пытаются заслонить жизнь ото зла и вызвать добро в каждом, к кому обращены. Федор видит главную задачу своей жизни в примирении борющихся правд. Это его высшая правда.

Скипетр сжимает слабая, бескровная рука. Зритель каждую секунду ощущает трагическое несоответствие между троном властелина и тем, кто на нем сидит. Спектакль «Камерной сцены» не выносит ни оправдательного, ни обвинительного приговора. Он заново обостряет вопрос. Он, показав нам «юродивого царя», позволяет прикоснуться к проблеме непротивления и насилия во всей ее обольстительной неразрешимости. В каком-то смысле Федор, как это ни парадоксально звучит, наказан святостью. Ему дано было до последней глубины прочувствовать бессилие его добра. И финальный его вопль: «Господи, за что ты сделал меня царем?» будто сливается с миллионами других «За что?», которыми каждый человек вопрошает Бога.

Артур СОЛОМОНОВ