В 1937 г. великий русский философ И.А. Ильин писал: «За последние два века европейское культурное человечество… попыталось идти своими, нехристианскими и нерелигиозными путями… Благодатный дух христианства стал отлетать от жизни и покидать мировую культуру. Люди постепенно переложили цель и смысл своей жизни из внутреннего мира во внешний; материя стала первенствовать, духовность перестала цениться; всё стало сводиться к земному на земле… Внешнее, формальное, показное, чувственное завладело и наводнило чуть ли не все искусства; тайна отлетела; содержание искусства было объявлено безразличным… «Современный» человек есть трезвый плоский самодовольный утилитарист, служитель пользы, идеолог полезности, лишённый органа для высшего и духовного; он пошл в высшем, религиозном смысле этого слова, и нравится себе в этом состоянии…» Ильин высказал идею, которую я глубоко разделяю: если культура не станет по духу своему христианской, то социальная перспектива у человечества отсутствует.

Массовая культура, заполонившая в большой степени общественное сознание (особенно детей и молодёжи) и насаждающая культ насилия, аморализма и вседозволенности, с трудом может быть отнесена к истинному искусству. Я убеждён, что эта псевдокультура, от которой нужно защищаться, она требует пресечения со стороны государства не только как унижающая достоинство человека, низводящая его до уровня животного и превращающего в зомби, которым можно легко манипулировать, но как оружие массового уничтожения. Я не преувеличиваю. Христианам ли доказывать, какой силой обладает слово и образ!

Однако и серьёзное искусство, безусловно претендующее на статус чего-то подлинного, пришло в тупик. Начиная с Серебряного века, в эстетике укоренилось мнение, что искусство имморально, т.е. внеморально. Искусство – это кумир в безбожном мире, заменяющее собой истинный объект поклонения. Оно оказалось сориентированным на поклонение Красоте, Прекрасному – вне оценки истинности и добра. Напрасно Толстой говорил, что искусство должно обладать двумя плечами: этикой и эстетикой. Оно ущербно, если отсутствует одно из них.

Художническое сознание, избрав имморальность искусства безусловным его критерием, привело искусство к его агонии, что в настоящее время и происходит. Уже достаточно давно слышатся протесты против «чернухи», против искусства негативного, которое якобы «проповедует любовь враждебным словом отрицанья». Это неправда. Отрицание бесплодно. И многие, многие художники осознают, что только утверждающее искусство имеет право на бытие в мире. А утверждающее искусство неизбежно имеет христианские основы.

Эта проблема волнует очень многие умы и сердца. Деятели литературы и искусства (к сожалению, далеко не все) всё чаще выступают с вызревшим протестом против негативного искусства модернизма и постмодернизма, которое фиксирует человеческое внимание на регрессе, распаде и бесперспективности человека как вида. Этим разрушительным идеям есть несомненное основание: неотвратимо надвигающийся глобальный кризис во всех сферах бытия – духовной, научной, эстетической, политической, экологической, демографической и т.д. Воистину, если есть возможность предотвратить этот гибельный кризис, то она обретается на пути христианизации культуры.

Однако между Церковью и культурой в результате исторического процесса образовалась пропасть. «Культура расцерковилась, Церковь раскультурилась» (М.М. Дунаев). Слишком много есть свидетельств взаимного отрицания Церкви и культуры. А попытки соединить христианство и искусство редко бывают удачными.

Но, думается, прав Ильин, утверждая, что христианство призвано не уводить человека из мира, а вести его в мире. Но как, если учесть тот факт, что накопилось часто полное взаимонепонимание деятелей искусства и христиан? Иосиф Бродский, например, высказывал мысль, что эстетика – мать этики. Т.е. красота – мать добра. Думается, здесь истина поставлена с ног на голову. Вспомним замечательную мысль христианина В.С. Соловьёва, утверждающего, что Красота есть явленная форма Добра и Истины. Как видим, мысль противоположная.

Человек, находящийся в апостасийном состоянии, теряет безусловные критерии основополагающих понятий. Мы все знаем фразу Достоевского: «Красота спасёт мир». Но абсолютное большинство людей не знает этой фразы в неурезанном её звучании: «Христос – вот красота, которая спасёт мир».

Примеров этих подмен – свидетельств десакрализации искусства – очень много.

Однако если мы понимаем, что иного пути, кроме как созидание христианской культуры, нет, надо понять и то, что художнику-христианину надлежит творить в сфере светского секуляризированного искусства, имеющего свои законы, которые иноприродны христианству: ведь оно (христианство) «не от мира сего», а светское искусство – от мира сего.

Почему так произошло? Ведь, как известно, понятие светского, секулярного, не идентично атеистическому. Светское может иметь разный вектор – как горизонтальный, так и вертикальный.

Однако на практике светская культура является культурой гуманистической. Она есть порождение гуманизма и по духу, и по форме, и по идеалам, и даже по жанрам искусства.

Здесь мы имеем дело либо с непониманием, либо с недопониманием самого понятия «гуманизм». Мы зачастую отождествляем его с понятием «гуманность». Гуманность – это человечность, человеколюбие. А гуманизм – это глобальное явление в духовной, душевной, интеллектуальной сфере человечества, сущность которого есть автономия человека по отношению к Богу.

Даже деисты Вольтер и Руссо, как известно, признавая существование Бога, мыслили Его как часовщика, который изготовил часы, завёл, а дальше они идут сами, без Него. Гуманизм, имеющий свои корни в Ренессансе, по существу, является формой отпадения человека от Бога. Нам известна формула «антропоцентризм пришёл на смену теоцентризму», т.е. человек поставил себя на место Бога. В этом состоит глобальная ошибка, глобальная ложь, в которой пребывает мир. Да, человек – венец творения. Венец. Но творения. И вот этот акцент современный человек замечать не хочет. Он пишет в своих Конституциях (и в нашей тоже): «Человек – высшая ценность». И ни слова о Творце, без которого этой высшей ценности не было бы.

Современная культура (и искусство как часть культуры) находится в лоне гуманизма, а гуманизм хочет, чтобы человек звучал гордо.

Как решить эту проблему? Её решают по-разному, причём очень уважаемые богословы.

Одни цитируют Гегеля, который сказал, что гуманизм и христианство – синонимы. Но тут, во-первых, сомнителен сам авторитет Гегеля, который не был христианином, а во-вторых, это суждение содержит в себе оксюморон. Это то же самое, что сказать: «Христианство есть существование человека вне Бога» (?!).

Другие отделяют агрессивный секулярный гуманизм от христианского гуманизма. И вновь в понятии «христианский гуманизм» тот же оксюморон: получается, что христианство автономно от Бога. Третьи говорят, что в творчестве художник имеет момент подобия Творцу, что дьявол есть обезьяна Бога и ничего сам сотворить не может, что если в искусстве есть свет, то, значит, оно созвучно Богу, ибо Он есть Свет. Но всё не так просто, к сожалению. Пушкин испытывал ужас перед бесом Аполлоном (он сам так его называл), а затем писал: «Пока не требует поэта к священной жертве Аполлон». Более, того само имя бога света – Аполлон – переводится как «губитель». Мы имеем массу свидетельств выдающихся художников (т.е. людей, имеющих талант – несомненный дар от Бога) о том, что их вдохновляли духи тьмы.

Александр Блок – своей музе:
Есть в напевах твоих сокровенных
Роковая о гибели весть,
Есть попранье законов священных,
Поругание счастия есть.

Марина Цветаева: «Поэт должен поклониться демону. Поклонился – поэт. Не поклонился – не поэт».

Ф.Г. Лорка: «В поэте должен быть бес».

И таких свидетельств очень много. Конечно же, Свет, талант – от Бога, но есть преломлённый свет. Денница, Люцифер тоже имеют даже в самом имени свет. Это позволило И.А. Ильину сделать вывод: «Талант может убить культуру».

Я, собственно, говорю о том, что между искусством и Церковью дистанция огромного размера. Преодолеть эту дистанцию одним прыжком невозможно, как невозможно преодолеть устойчивый «либеральный стандарт» в голове европейца. Предстоит серьёзный труд – прежде всего труд осмысления задач и принципов христианина-художника. Быть истинным художником – подвиг. Быть истинным христианином – подвиг. Нам дано идти по пути этого двойного подвига. По силам ли?

Попытки быстрого превращения светского искусства в христианское обычно несостоятельны. Какое искусство является христианским: по теме или по духу? Можно ставить спектакли о Боге, выносить иконы на сцену, молиться, креститься, но искусство наше в таком случае может быть не только не христианским, но антихристианским: ведь в конечном счёте важно то, какой импульс вызывает оно в сердце зрителя, читателя, слушателя. И если спектакль, нагруженный христианской атрибутикой, вызывает скуку, а хуже того – отторжение, то разве это христианский спектакль? Без преувеличения – антихристианский.

В русской классической культуре мы имеем пример соединения эстетики и этики. Далеко не все художники были христианами, но большинство из них не порывало с христианскими нравственными ценностями. Это не только XIX век, но и XX. Толстой говорил, назначение искусства состоит в том, чтобы переводить из области ума в область чувства идею «возлюби ближнего, как самого себя». Как видим, речь идёт о второй наибольшей заповеди. Толстой берёт только моральное начало, словно не предполагая начала духовного. И здесь возможны ошибки. М.М. Дунаев приводит интересный пример. В середине XIX века возник тип нового человека. Эти новые люди были некой передовой частью социалистического движения. Тургенев отнёсся к ним неоднозначно («Отцы и дети»). Чернышевский видел в них лучших людей («Что делать?»). А Достоевский назвал их бесами, которые зальют мир кровью («Бесы»). Кто был прав? Достоевский, потому что смотрел с христианской точки зрения. У кого была верная мера в руке. Тем не менее, христианское начало ощутимо во всей русской литературе.

Пусть Чехов отказывался соединять в себе писателя и проповедника. Его гениально чуткая душа как бы утверждала: ни слова против того, что диктует искусство. Но идеалы его были христианскими. Гоголь высказывался, что он хотел бы писать так, чтобы не говорить ни слова о Боге, но чтобы человек, прочитавший его прозу, обратился к Богу. Светское искусство, являющееся порождением гуманизма, имеет свои требования. И выполнить их художник-христианин обязан. Но придти к христианскому искусству – это дело многих лет и поколений. Преодолеть конфликт между гуманизмом и христианством – значит завершить путь блудного сына и припасть к Отцу. Возможно ли это? Кажется, что нет. Гуманизм, либерализм, человекоугодничество торжествуют. Но что невозможно человеку, возможно Богу. А нам надо идти избранным путём.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский написал книгу «Моя жизнь во Христе». Станиславский, словно полемизируя с ним, написал книгу «Моя жизнь в искусстве». Убеждён, что нам должно писать своею жизнью книгу «Моя жизнь во Христе в искусстве».

Не слияние с гуманизмом в той или иной форме есть путь христианского искусства, а согласие в нравственных установках, ибо они, во-первых, есть заповеди от Бога, а во-вторых, записаны в сердце человека, ибо человеческая душа – христианка, и несогласие, конфликт (который объективно существует) по поводу первых четырёх заповедей. Здесь согласия нет и быть не может, ибо гуманизм поставил на место Бога человека. Этот конфликт не разрешается на пути толерантности идей. Здесь примирения нет и быть не может. Мы должны быть толерантными по отношению к людям как носителям определённого мнения, мы должны уважать иное мнение, но не более того. И если это мнение агрессивно и убийственно по отношению к основам, на которых стоит христианство и христианин, то здесь толерантность может стать и предательством.

Убеждён, что в этом процессе мы не должны допускать некую конвергенцию христианства в гуманизм и наоборот. Мы должны преодолевать гуманистические рамки нашей культуры через возвышение её до высоты христианских идеалов.

Я начинал с высказывания И.А. Ильина и заканчиваю его словами о том, что современную секуляризованную и нехристианскую культуру нельзя целиком осуждать или отвергать, но нужно творчески переосмысливать и обновлять в духе христианском. При этом всякое совершенствование начинается с сердца художника, осуществляется в свободе и творится людьми, укрепляющими в церкви свой христианский дух, но не действующие по церковному указанию и принуждению.

М.Г. Щепенко